Жизнь Шаляпина в Крыму
Виктор Петелин
Восхождение, или Жизнь Шаляпина
В Крыму
Глава четвертая
В КРЫМУ
Как стало радостно на душе у Шаляпина, когда он, выполнив все свои многочисленные контракты, наконец-то мог сесть в севастопольский поезд и умчаться в Крым, к Горькому, который поселился в двенадцати километрах от Ялты, в небольшом местечке Олеиз.
Прекрасен апрель в Крыму. Нежно цвели деревья, все шире становились зеленые листья, окрашивая в этот чудесный цвет и всю округу. После долгой, бесконечной зимы в Москве и Петербурге, в сутолоке и бестолковщине, когда встречаешься с теми, с кем не хотел бы, разговариваешь и делаешь вид, что разговоры эти тебе необходимы... Шаляпин ехал отдохнуть и разговаривать только с теми, кто был угоден и кто доставлял ему радость.
Как приятно ехать на извозчике, который хорошо знает, где живет Максим Горький... Закрытой баллотировкой Горького избрали в члены Академии наук и тут же исключили из ее состава по требованию царя и его сановников. Эта акция весьма способствовала его популярности и здесь, в Ялте, в Крыму. Публично заявили о своем выходе из академии живший в ту пору в Ялте Антон Павлович Чехов и Короленко. Извозчик уверенно вел своих лошадей к миндальной роще, тянувшейся вдоль моря. Миндальный запах, резкий и сладковатый, приятно щекотал ноздри. Шаляпин глубоко вдыхал этот вкусный воздух и не мог нарадоваться ощущению довольства жизнью.
В нескольких шагах от берега стоял большой бревенчатый дом причудливой формы, выкрашенный белой краской. Около него и остановился экипаж. Шаляпин вышел из экипажа, потянулся вовесь свой гигантский рост, широко раскинув руки, как бы приветствуя плещущееся чуть ли не у ног море, повернулся к своему спутнику и бодро произнес:
Ч Ну как там, шампанское не разбилось?
Ч Все в порядке, Федор Иванович! Не разбилось!
Шаляпин извлек из экипажа ведро квашеной капусты с яблоками, потом достал миску из карельской березы в деревянной оправе и такие же деревянные ложки и пошел к дому, откуда уже выходил Алексей Максимович Горький со своими родными.
Друзья обнялись.
Ч С утра тебя ждем, уж и ждать перестали. Почти вечер, а тебя все нет и нет...
Ч Да по базару прошлялся. Знаешь ведь, меня трудно вытянуть, если попаду на базар. Пока все ряды не пройду, ко всему не приценюсь - не уйду. Вот посмотри, какая мисочка, какие инкрустации. Загляденье... Здравствуйте, Екатерина Павловна.
Шаляпин церемонно подошел к ручке покрасневшей от удовольствия Екатерины Павловны Пешковой.
Шаляпин со всеми поздоровался и только тогда вспомнил про своего спутника, стоявшего тут же с большой корзиной шампанского.
Ч Вот нам сегодня на вечер, а то боюсь, у вас тут не достанешь, а сегодня я хочу пить и петь. Какие у тебя, Алекса, на сегодня планы?
Ч Такие же, как и у тебя, Ч петь и пить. В будущей моей пьесе есть роль спившегося актера-босяка. В первом акте он с гордостью говорит: лМ-мой организм отравлен алкоголем!+ Ч потому говорит с гордостью, что хоть этим хочет выделить себя из среды серых, погибших людей. В этой фразе Ч остатки его чувства человеческого достоинства. А во втором акте он весело слушает пение одной сирены Ч она поет ложь из жалости к людям, она знает, что правда Ч молот, ударов ее эти люди не выдержат, и она хочет все-таки обласкать их, сделать им хоть что-нибудь хорошее, дать хоть каплю меда и Ч лжет. Актер слушает, смеется, верит, что где-то на свете есть бесплатная лечебница для алкоголиков, что он отыщет ее и вылечится и будет играть вновь в лГамлете+ второго могильщика, и он живет этой надеждой до четвертого акта Ч до смерти надежды и его души.
Ч Да, Ч вздохнул Шаляпин, Ч тяжелая, видимо, вещь, если есть в ней актер-босяк. Господи, сколько я их перевидал на своем веку. Сколько талантливых людей погибло от этого проклятого зелья, от русской мягкотелости и бесхарактерности.
Ч А вот познакомься, мой друг Степан Петров, писатель, поэт, более тебе известный под фамилией Скиталец. Словом, хороший мужик, вместе нас забрали год назад,, вместе и отпустили сюда лечиться.
Степан Петров протянул широкую, как деревянная лопата, руку, крепко стиснул в дружеском пожатии руку Шаляпина.
Ч Ого! Ч крякнул Федор Иванович. Ч Ничего себе больные, что один, что другой. Отогрелись тут, на солнышке-то привольном. Завидую вашей силушке, болящие!
Шаляпин в модной поддевке и высоких сапогах излучал столько силы и доброжелательства, что невольно все залюбовались его крупной, гигантской фигурой, во всех его движениях угадывалась сила и ловкость, светлые его глаза были полны весельем и радостью, да и весь он был такой теплый, ласковый, как будто собирался обнять весь мир в своих могучих объятиях.
Голос Горького раздавался уже в доме. Шаляпин, подняв с земли свое ведро и миску, неторопливо поднимался по ступенькам.
Ч Иду, иду! Ч радостно откликнулся он на зов Горького. Оставшийся на минутку у дверей дома Степан Петров, высокий, сильный человек, невольно залюбовался своим новым знакомым. лКаков сокол! Ч с восхищением подумал он, пропуская вперед себя Шаляпина. Ч В Нижнем говорили, что он неуклюжий в жизни, преображается только на сцепе. Ничего подобного, никакой неуклюжести и не заметно, но правильно говорили, что держит он себя со всеми свободно и просто. Повезло же познакомиться с таким орлом. Если б я и не знал, что это знаменитый артист, все равно не мог бы не заинтересоваться одной его наружностью. Какой редкий, ярко выраженный северный тип славянина! Белокурый, рослый, широкоплечий, с простонародным складом речи, он так похож на деревенского парня...+
Степан Петров вошел в большую комнату, которая у них с Горьким чаще всего служила приемной многочисленных посетителей, и услышал характерный смех Горького. Посреди комнаты стоял Шаляпин и, жестикулируя и играя, заканчивал рассказ о том, как добирался из Севастополя на извозчике:
- Понимаешь, Алекса, подошел я к одному извозчику, так и так говорю, нужно съездить в Олеиз...
- Да вы присаживайтесь, господа! Ч Горький развел руками, показывая на удобные кресла вокруг превосходно отделанного стола Ч В ногах, как говорится, правды нет...
Ч Ну так вот, Ч снова начал Шаляпин, а сам весь расплыл в улыбке...
Горький уже раньше заметил, что Шаляпин, рассказывая что-нибудь смешное, первым начинал хохотать над своими шутками и остротами. Как и всякий талантливый художник, он заранее представляет себе все рассказанное в образах.
А Петров, молча усевшись к столу, с каким-то ненасытным удивлением вслушивался и всматривался в певца.
Два года назад Степан Петров опубликовал повесть лОктава+ в которой он рассказал о трагическом конце талантливого самородка из крестьян, обладавшего могучим басом, но не устоявшего перед соблазнами вольной жизни и скатившегося на дно. Петров пылко любил театр, оперу, музыку вообще, немало играл в любительских спектаклях, был певцом в бродячей труппе, с которой исколесил Украину, Крым, Бессарабию, Западный край, его рассказы лМиньона+, лЛюбовь декоратора+, лКомпозитор+ были целиком посвящены героям, увлеченным и заболевшим музыкой, как и он сам, их создатель. И сейчас писатель с удивлением всматривался в человека, который каким-то чудом избежал печальной судьбы талантливых выходцев из народа. Как он выбился в люди? Почему Горький не опустился на дно, где не раз оказывался и каким-то чудом выплывал? лГосподи, какой юношеской свежестью, глубиной и силой веет от этого парня... С какой небрежной щедростью кидается он остротами. В нем клокочут образы, он просто переполнен ими, не успевает излить их в рассказе... Удивительный человек, он весь переполнен благожелательной веселостью, радостным отношением к людям и жизни. В его замечательном остроумии не чувствуется желчи и злости... А как откровенно сердечно он смеется, его смех какой-то светлый, олимпийский, что ли, и оттого, видимо, весь как бы светится изнутри сильным прозрачным, солнечным светом, словно явился из другого мира, как жар-птица, что светится во тьме...+
Ч Понимаешь, Алекса... Ч Шаляпин посерьезнел, заговорил грустно, задумчиво. Такие переходы от веселости к серьезному нередко бывали у Шаляпина. Ч Часто окружающие обвиняют меня чуть ли не во всех смертных грехах, особенно обвиняют в зазнайстве, в генеральстве, просто не дают спокойно пожить, на улице заговаривают...
Ч Это мне знакомо. Смирись, гордый человек, раз ты добился своим талантом такой известности и славы. Слава не дает покоя, теперь ты вечный должник тех, кто тебе поклоняется.
Представляешь, сижу в ресторане, с малых лет привык. В свое время шатался по трактирам. Нахожу в этом удовольствие и не потому, что люблю пьянствовать. Трактир с детства был для меня местом, где люди всегда казались мне интереснее, веселей, свободнее, чем дома. Бывало, в детстве, когда я был певчим, забежишь между ранней и поздней обедней в трактир, а там играет музыкальная машина. Меня страшно забавляли палочки, которыми невидимая сила колотит по коже барабана. А особенно нравилось мне, как чудесно шипит машина, когда ее заводят. Посмотришь на людей, все такие степенные, важно рассуждают,Ч почем вчера продавали швырок; произносят необыкновенные слова Ч лмездра+, лсувойка+, лбутак+. Ведь эдаких слов дома не услышишь! Скорняки, лесопромышленники, разная мастеровщина Ч все это очень интересный, своеобразный народ. Вовсе не моя вина, что я воспитывался в трактирах, а не в лицее! По привычке, укоренившейся с детских лет, я и сейчас частенько заглядываю после спектакля в какой-нибудь ресторанчик. Сыграв Мефистофеля или жреца в лЛакме+, естественно переодевшись, заходишь в ресторан, садишься в укромном уголочке и вдруг слышишь, как какой-нибудь наивный и добродушный человек, видя меня в обыкновенном костюме, с обычным человечьим лицом, восхищается вслух: лГосподи, какой он молодой, поверить нельзя! Господин молодой человек Шаляпин, какой вы молодой, ей-богу!+ Ч и все. Дальше у него не хватает фантазии что-либо сказать. А потом в компании себе подобных начинает рассуждать, поглядывая в мою сторону, торчит ли у меня кадык, и достаточно ли торчит.
А почему про кадык? Ч с интересом спросил Горький.
Ч Да потому, что, по мнению многих, сила голоса зависит от того, насколько выдается кадык. Сначала меня эти рассуждения смешили, мало обращал на все это внимания, ведь в трактире, в ресторане ли всегда есть чему посмеяться, есть чего послушать. Потом наступило время, когда посещать трактир, ресторан стало неприятно...
Ч Пристают? Ч ехидно бросил вопрос Горький.
- Конечно! Сидишь за бутылкой вина, обдумываешь что-либо или отдыхаешь после спектакля, вдруг к тебе подходит господин с мокренькими усами и, неуверенно стоя на ногах, спрашивает: Шаляпин? Когда так Ч я тебя страшно люблю и желаю поцеловать!+ И тянется... Ну определенно противный тип! лТы не женщина, Ч говорю, Ч чтобы целоваться с тобой+. И сразу этот из благорасположенного к тебе становится врагом. Уходит обиженный, и уже слышишь, как он говорит друзьям: лРаспутник. Сейчас сказал мне, что любит целоваться с женщинами!+ И растет легенда о распутстве Шаляпина. У нас любят рассказать о человеке что-нибудь похуже...
Ч Даже пословица есть: добрая слава лежит, а худая Ч бежит.
Ч Я вовсе не хочу сказать о себе, что я Ч безукоризненный, Вероятно, как и все, делаю дурного гораздо больше, чем хорошего. Но иногда так хочется почувствовать всех людей друзьями, так бы обнял всех и обласкал от всей души, а вокруг тебя все ощетинились ежами, смотрят подозрительно, враждебно и как бы ожидают: лА ну, чем ты нас обидишь? Чем огорчишь?+ При таком отношении иногда действительно чувствуешь необходимую потребность огорчить и обидеть...
Ч Вот и у тебя, Федор, возникло двойственное отношение к людям, Ч сказал Горький.
Ч Да нет, не двойственное, но...
Ч Вот именно, вся суть в этом лно+. Вообще, по строю моей души и опыту жизни я склонен тоже относиться к людям благодушно, ибо ясно вижу, что бесполезно предъявлять к ним высокие и строгие требования. Затем у меня выработалось убеждение, что каждый человек, который смело живет по законам своего внутреннего мира и не коверкает себя насильно ради чего-либо, вне его мира существующего, Ч хотя бы это был Бог или другая идея, столь же крупная и требовательная, Ч такой человек, по моему мнению, вполне заслуживает уважения, и я не имею права мешать ему жить так, как он хочет, если он сам не мешает мне жить так, как я хочу.
Ч Вот именно, но так ведь мало кто думает...
Ч Подожди, послушай... Другая сторона: я имею определенные задачи, крепко верю в возможность их разрешения и кое-что делаю для разрешения их Ч хотя делаю меньше, чем мог бы. И ко всем людям, вступающим в область моих верований, я отношусь подозрительно, строго, порою Ч жестко, а часто и несправедливо. Бываю и нетерпим. Почему нетерпим? А потому, что я осязаю всем своим существом то, во что верую, и знаю, почему верую. А почему сей или оный верует так же, как я, Ч не знаю, не понимаю... Я много получаю писем, в которых сообщают, что я лнравственно обязан+ делать то-то и то-то, обязан войти в число сотрудников такой-то и такой-то газеты или журнала, то есть каждый старается навязать мне свой образ жизни и образ мыслей, и все это выглядит как будто бы демократично, а на самом деле навязывают то, что мне не хочется делать. И это все та же категория людей, которые пристают к тебе в ресторане, навязывают тебе свой образ мыслей и образ поведения. Когда же мы перестанем друг друга учить жить? Лезут с поцелуями, с объятиями, когда ты в фаворе, а попробуй споткнись, тебя тут же и затопчут...
Горький говорил с воодушевлением, страстью дышало его лицо, топорщились усы. И весь он был какой-то сердитый и нахохленный. А ведь только что от души хохотал над рассказом Шаляпина о его приключениях на базаре.
Ч Я знаю, что лпублика+ любит тебя и меня, Ч сказал Шаляпин. Ч Тебя за одно, меня за другое. Любовь эта очевидна. Но заметь: чем больше любят меня, тем более мне становится как-то неловко и страшно. Эта любовь становится похожа на ту, которой богата Суконная слобода. Помнишь, я тебе рассказывал о своей Суконной слободе...
Ч Теперь уж никогда не забуду о твоих мытарствах и страданиях в этой Суконной слободе. Сам понимаешь, Ч с грустью сказал Горький. Ч Привыкай, привыкай, Федор! Ты должен быть готовым ко всяческим пакостям, ты наверху жизни, а таких не любят, хотя и будут постоянно к тебе приспосабливаться, к твоим вкусам, привычкам, будут тебе угождать, сюсюкать. Вон Лев Толстой, уж выше его не бывает людей. И что же? Был я в Ясной Поляне год тому назад. Увез оттуда кучу впечатлений, в коих и по сей день разобраться не могу! Господи! Какая сволочь окружает Льва Николаевича! Я провел там целый день с утра и до вечера и все присматривался к этим пошлым, лживым людям. Один из них Ч директор банка. Он не курил, не ел мяса, сожалел о том, что он не варвар, а культурный человек и европеец, и, говоря о разврате в обществе, с ужасом хватался за голову. А я смотрел на него, и мне почему-то казалось, что он пьяница, обжора. Мы вместе с ним поехали ночью на станцию, дорогой он с наслаждением запалил папиросу и начал препошло посмеиваться над вегетарианцами. С ним была его дочь Ч девушка лет семнадцати, красивая и должно быть, очень чистая... Как скверно, фальшиво он говорил! И все при дочери, при девушке. Другой был тут какой-то полу идиот из купцов, тоже жалкий и мерзкий. Как они держатся! Лакей Льва Ч лучше их, у лакеев больше чувства собственного достоинства. А эти люди Ч прирожденные рабы, они ползают на брюхе, умиляются, готовы целовать ноги, лизать пятки графа. И Ч все это фальшиво. Как скорпионы и сколопендры, они выползают на солнце, но те хоть сидят смирно, а эти извиваются, шумят. Гадкое впечатление...
Ч А как Толстой себя чувствует? Ведь у нас ходили слухи, что он был совсем на грани. И все ждали газетных сообщений. Но слава Богу, говорят, все обошлось.
Ч Да, это все происходило на моих глазах... И здесь его окружают не самые лучшие люди... В конце декабря прошлого года он бывал у меня, из Гаспры версты две будет, а он пешочком, и ничего, был бодр и мудр, как всегда... Очень нахваливал Леонида Андреева и меня за первую половину лТроих+, а о второй сказал, что лэто анархизм, злой и жестокий+. Лев Николаевич прочитал и лСквозь строй+ сидящего вот здесь Скитальца. Он сказал о нем: лТалант, большой талант, но Ч жаль! Ч слишком начитался русских журналов, и от этого его рассказ похож на корзину кухарки, возвращающейся с базара: апельсин лежит рядом с бараниной, лавровый лист с коробкой ваксы. Дичь, овощи, посуда Ч все перемешано и одно другим пропахло. А Ч талант! На отца он наврал Ч не было у него такого отца+.
Ч И вы оба согласились с таким отзывом? Ч изумился Шаляпин.
Ч А что? Отзыв-то неплохой в устах Льва Толстого, против сего отзыва я возразил заявлением, что, несмотря на огромные труды, потраченные мною, чтобы заставить Скитальца читать разные книги, он, Скиталец, по лености своей и по упрямству труды мои отверг и никогда ни одной книги до конца не мог прочитать, анафема.
Все расхохотались.
Ч Конечно, говорили и о политике. Лев Николаевич смеялся, и дразнил меня всячески, и со смехом уверял, что хоть лопни я - а конституции не будет. Я же возражал Ч будет! Продолжайте ваше дело, а мы Ч поможем. Потом он снова свалился с перебоями изгоревшего сердца. В январе положение было настолько критическим, что нам казалось Ч он безнадежен. Ты не можешь себе представить мои переживания в эти дни: в России умирал великий человек Лев Толстой... Потом он оклемался, встал на йоги, правда, на прогулки еще не выходит.
Ч Давай как-нибудь навестим его, Ч сказал Федор Иванович.
Ч Что ж, это можно. Надеюсь, ты не на один день приехал?
Ч Конечно нет...
лМы просидели вечер втроем, причем мне приходилось только слушать, Ч вспоминал Петров-Скиталец. Ч А слушать было интересно: замечательные собеседники рассказывали друг другу каждый историю своей жизни, казавшуюся отрывком из лТысячи и одной ночи+. Это были две фантастические истории, похожие по обилию нескончаемых скитаний, лишений, приключений и переживаний, полных драматизма и чисто сказочных неожиданностей. Оказывалось, что много лет назад, в юности, они сталкивались в одном и том же месте, в одинаковом положении, может быть, даже видели друг друга и опять разошлись, не узнав один другого, каждый в своих поисках. И они жалели, что пришлось встретиться только теперь, на вершине славы.
Теперь они как бы взирали с вершины на пройденный тернистый путь, и казался он издали таким живописно-красивым! Непреклонный гений властно вел каждого из них за собой, и оттого история их жизни, трудной и внешне несчастливой, стала красивой сказкой!.. Такие люди не находят счастья в благополучии. Они умеют создать из своей жизни, полной неукротимой борьбы, необыкновенно драматическую поэму, действующими лицами которой являются они сами.
В разговорах ночь пролетела как на крыльях: только под утро разошлись мы по комнатам спать+.
Глава пятая
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ПАСХИ
На следующий день, в первый день Пасхи, уже давно возвратились жители поселка Олеиз в свои жилища, отстояв в церкви богослужение, освятив куличи и похристосовавшись со своими близкими, плотно, надолго усевшись за праздничные столы, а в доме Горького, получившего почему-то название лНюра+, все еще только готовились к приему гостей. Горький, Скиталец проснулись, как обычно, около восьми часов, прошли по тропинке к морю, подышали чудесным запахом цветущего миндаля, уже несколько раз подходили к двери, за которой глубокой ночью скрылся Шаляпин, но новый хозяин комнаты все еще беспробудно спал.
Ч Пусть поспит, устал с дороги, мы его вчера заговорили, Ч спокойно отвечал Горький на недоуменные взгляды Скитальца. Ч Нам спешить некуда.
Ч Скоро гости будут собираться...
Ч Ничего, подождем.
И действительно, уже начали съезжаться гости: писатели, композиторы, художники, знакомые врачи и учителя из Ялты.
И только после двенадцати дверь резко отворилась и на пороге в проеме двери возник и застыл в картинной позе Федор Шаляпин. В модном фраке, тщательно выбритый, в ярком красивом галстуке и щегольских туфлях, Шаляпин произвел должное впечатление на собравшихся непередаваемым умением воплотиться в светского льва. Ничего от вчерашнего деревенского пария в поддевке и сапогах не осталось, предстал модный актер, любимец публики.
Тотчас посыпались шутки, каламбуры, раздавался смех: Шаляпин не терпел скуку. Каждому хотелось поговорить с Шаляпиным, а кто не был с ним знаком, познакомиться. Быстро Шаляпин оказался в центре всеобщего внимания, со всеми познакомился, со всеми поговорил, каждому рассказал что-то смешное. Но ждали главного события сегодняшнего торжества: пения Шаляпина.
Такие торжества только раззадоривали Федора Ивановича. Все от него ждали особенного, и он понимал: нужно, чтобы все были довольны. До концерта он сыпал направо и налево шутки, экспромты, забавные анекдоты столь непринужденно и естественно, что все поражались его незаурядному, добродушному остроумию, никого не задевающему, не обижающему. Тонкая наблюдательность, огромная память, способность из пустяка создать яркую художественную картинку. Но каким бы материал его шуток и насмешек ни был благодатным, он всегда вовремя останавливался, не переигрывал, как бывает с некоторыми остроумцами, лишенными чувства меры и такта, а точно умел закончить свой экспромт под гулкий смех друзей и знакомых.
В такие минуты он становился не только рассказчиком, он превращался в актера, разыгрывающего целый ряд действующих лиц, порой не всегда положительных. Вот он извозчик с характерными для этой профессии словечками, неуклюжей походкой, жаждущий побольше сорвать с проезжающего барина. Вот он полицейский, с которым столкнулся по дороге в Крым. Вот он... неожиданно превратился в обезьяну, как только стал рассказывать о цирке, в котором была очень интересная дрессированная обезьяна. И все это было настолько естественно и просто: он проводил по лицу ладонью, потом сжимал его в кулак, лицо становилось сжатым, похожим на кусок подвижной гуттаперчи, потом он разжимал его, и оно превращалось в лицо того, кого он только что собирался представить публике. Нет, дело тут не в высокой технике мимики, которой владеет каждый талантливый артист. Тут уже от Бога, от искры Божьей, дающей возможность перевоплощаться и жить в облике своей роли.
Всем было понятно, что они пришли лна Шаляпина+, и с нетерпением ждали пения. Понимал это и Федор Иванович и был готов к этому. И когда попросили его что-нибудь спеть, он тут же согласился. Поразительно было то, что здесь же стоял великолепный рояль и тут же уселся за него аккомпаниатор, превосходный музыкант. лТри пути+, лКак король шел на войну+, лПророк+, лБлоха+...
Степан Петров-Скиталец впервые слушал Шаляпина и, возможно, больше других понимал, что это настоящее чудо, никогда не возникавшее еще в народных глубинах России. Он слушал Шаляпина и вспоминал певцов, с которыми сводила его на подмостках различных провинциальных театров судьба. В комнате, большой и светлой, царило небывалое настроение. После каждого романса все начинали переглядываться, стараясь не очень-то бурно проявлять свои эмоции, чтобы не лспугнуть+ состояние певца, не помешать ему собраться перед следующим романсом. Мощный, гибкий, хорошо поставленный голос Шаляпина заполнял большую комнату, свободно выливался за ее пределы.
лО таком голосе, вероятно, мечтают композиторы, когда создают партии для баса, Ч думал Скиталец, глядя на Федора Ивановича, милого, простого и в то же время совершенно удивительного пария. Ч Да и весь Шаляпин, с его голосом, мощной фигурой и крупным лицом, очень удобным для грима, с тонкой музыкальностью и необыкновенным чувством меры, такта и ритма, как бы нарочно создан для оперной сцены. А голос! Гибкий, бархатный тембр, вкрадчивый и мягкий, а там, где надо, являвшийся олицетворением мужества и силы, и прекрасно то, что этот голос не поражает силой звука, не бьет по ушам, а, незаметно разливаясь теплой, мягкой, ласкающей волной, поглощает в себе все звуки аккомпаниатора. Но как же он создает впечатление мощности пения?+
Петров пристально стал наблюдать за дыханием певца, за техническими приемами пения, ведь он сам когда-то, и совсем недавно, выступал на оперной сцене или, во всяком случае, пытался выступать...
лАга, вот оно в чем дело! Впечатление мощности Шаляпин создаст мастерским расходованием звука и дыхания, ему одному свойственными изменениями тембра голоса, а также выражением лица, которое у него буквально живет во время пения. Вот почему все мы, слушатели, полностью подчиняемся воле певца, он способен внушать нам свое настроение, вот в чем тайна его успеха.
