История создания Воронцовского дворца

1823

В 1823 году графу Михаил Семенович Воронцов вступил в должность генерал-губернатора Новороссийского края. Дороги — одно из главных начинаний Воронцова. Проехав по одной из них от Симферополя до Севастополя в 1837 году, В. А. Жуковский запишет в своем дневнике: „Чудная дорога - памятник Воронцову". В укреплении военного и экономического могущества юга России Крыму отводилась особая роль. Освоение его земель под сады и виноградники, учреждение таких отраслей сельскохозяйственного производства, как овцеводство, табаководство и виноградарство, сулило будущие выгоды, развивало торговлю и мореплавание в Черном море.

1824

Одержимый идеей освоения Крыма, Воронцов подает личный пример и начинает скупать лучшие участки земель. Уже в 1823 году на Южном берегу ему принадлежали поместья в Мартьяне, Аи-Даниле, Гурзуфе. И везде закладывались сады, виноградники, строились дома. В начале 1824 года стал обсуждаться вопрос о приобретении Алупки. Не обошлись без посредничества хорошо ладившего с местным населением командира сторожевого батальона Феодосия Ревелиоти. За возможность занять прибрежный район пришлось будущему владельцу пообещать татарам построить мечеть. Пришлось уступить и самому Ревелиоти. От него к Воронцову перешли „нагорные сады", богатые растительностью и водными источниками. По мере того, как владения расширялись, генерал-губернатор все более утверждался в своем желании сделать Алупку летней резиденцией. Со свойственной ему энергией и быстротой приступил Воронцов к осуществлению своего замысла в том же 1824 году. Архитектору Ф.Ф. Эльсону, только что занявшему должность казенного архитектора Южного берега, поручалось строить временное пристанище, названное позднее Азиатским павильоном. Одновременно закладываются другой павильон на берегу моря и мечеть. Чуть позднее началось строительство на западном склоне православной церкви, похожей на храм Тезея в Афинах, и „итальянской" гостиницы; ниже ее нашли место дому садовника со всеми необходимыми тому службами: питомником, оранжереей и рассадником.

Осень 1824

В Алупку прибыл садовник Карл Кебах и сразу же занялся посадками. Первым и основным источником саженцев для садов и парка следует считать Никитский ботанический сад. В ведомости отпущенных оттуда деревьев за 1824 год под № 19 фигурирует 204 дерева на сумму 129 рублей 50 копеек для графа Воронцова. В январе 1825 года - еще 328, а через год - 2000, в основном это были маслины и кипарисы 6. В конце 20-х годов в Алупке уже „росло и украшало различные части сада и окрестности значительное число кипарисов", а к середине XIX века флора парка имела, не считая цветов, более 270 видов деревьев и кустарников. Со всех концов света через директора Никитского ботанического сада Николая Андреевича Гартвиса и по личной просьбе владельцев шли посылки с растениями. Получали их из Америки и Испании, Кавказа и Карелии, Китая и Японии, но больше всего, при посредничестве рижского купца Вагнера, от француза Оддибера и англичанина Лодди-жиса. Одних только роз насчитывалось более 2000 сортов. Первый в России селекционер роз Гартвис подарил Алупке специально для нее выведенные сорта. Два из них селекции 1829 года - „Алупка" и „Графиня Элизабет Воронцова" - вошли в мировой каталог роз. Всего две русские розы, и обе из Алупки!

Поначалу Гартвис предложил идею „Зимнего сада под открытым небом", и Кебах начал сажать апельсиновые деревья под прикрытием скал. К сожалению, они потом вымерзли, сохранились лишь те, что на зиму получали стеклянное покрытие. Зато совершенно неожиданный результат дали опыты по приживлению магнолий в открытом грунте. Привыкнув считать магнолию неотъемлемым атрибутом крымских садов, нам сейчас трудно понять, почему о ней так много говорилось в переписке ботаников и владельцев и почему Воронцовы их самолично сажали на самых заметных местах, например на „холме Монмартра" (скорее всего холм назван в честь последнего сражения русских войск под Парижем в марте 1814 года). Несмотря на постоянную нехватку рабочих рук и значительные трудности с подвозкой строительных материалов и продовольствия, дела в усальбе шли успешно.

1828

Завершили строительство Азиатского павильона. Если бы не галереи и плоская с широким выносом крыша восточного характера, он мог бы сойти за жилище римского феодала XII века.

К расчистке алупкинских месторождений диабаза привлекались саперы строительного батальона подполковника Шипилова. Подрывая порохом склады и срывая их, они прокладывали дороги и тропинки в парке. В местах будущего „Малого хаоса" пробили Ущелье гротов, подготовили каменное ложе для водопадов, каскадов, ручьев и водоемов. По свидетельству очевидца иллюминации в саду, устроенной 6 сентября 1830 года в честь дня рождения Е.К. Воронцовой, уже тогда существовали „каскады, скатывающиеся с высоты скал", и озеро „с его обитателем лебедем, удивленным при виде столь необычного феномена в природе" .

В указаниях садовнику выражение „поднять плантаж" неизменно сопровождалось ремарками такого рода: „убрать камни с площадки под гранаты" или „очистить район возле озер". Убира- лись тысячи тонн камней и взамен на поляны и куртины привозился чернозем с Украины, приносилась в мешках и корзинах плодородная почва с Ай-Петрин-скойяйлы- Продуманный во всех тонкостях дренаж почвы, индивидуальный уход и особый режим в момент приживления экзотических растений сделали свое дело. Многие экзоты выглядят и чувствуют себя сейчас так же прекрасно, как и у себя на родине, хотя прошло уже более полутора века. Трассировка дорог в парке и подготовка фундамента под Большой дом (с 1828 года будущий дворец) осуществлялись одновременно.

1830-1832

Первые камни заложили в марте 1830 гола. Первоначально дворец предполагалось возвести на уступах террас в виде трех самостоятельных объемов. В архитектурной обработке фасадов, судя по чертежам, сохранившимся в фондах музея, чувствуется влияние классицизма. Проект подписан одесским городским архитектором Боффо1а. Едва успели положить первую кладку и обрисовать контуры портала центрального корпуса, как из Англии, куда в 1831 году выехал М. С. Воронцов, пришел приказ немедленно приостановить строительство и выслать планы и виды А лупки в рисунках13. Ровно через год пришли эскизы и чертежи нового проекта, принципиально отличающего от первого своим стилем. Их изготовил страстный приверженец английской готики, сторонник „исторического" направления в архитектуре Эдвард Блор (1789-1879). Профессиональный историк, один! из первых в своей стране реставратор, блестящий рисовальщик и архитектор, Блор в полной мере обладал суммой тех знаний, которые позволили ему избежать поверхностного стилизаторства. Им изучено, описано, зарисовано и обмерено множество старинных! усадеб XVI века - времени правления Елизаветы Тюдор. В 1811— 1813 годах в Англии при его учас-| тии стали издаваться увражи по истории отечественной архитектуры, в том числе серия „Шотландских древностей" Вальтера Скотта. В них архитектор выступал как автор статей и как рисо-, вальщик. Три года спустя он вм те с Вильямом Аткинсом уже пр ектировал и строил под Эдинбургом личную усадьбу Вальтера Скотта - замок Абботсфорд , стилизованный под XVI век13. Отныне Блора называли в числе близких друзей писателя и завсегдатаев Абботсфорда рядом с Томасом Муром и Вашингтоном Ирвингом.

Блор становится модным архитектором и получает множество заказов от королевского двора и английской apистократии. В Букингемском дворце, Кембридже, Оксфорде, Вобурне по его проектам и эскизам реставрировались или создавались заново отдельные жилые постройки, интерьеры, общественные сооружения и церкви в стиле тюдоровской Англии. Из всех этих работ обращает на себя внимание госпиталь Св. Магдалины, построенный в 1831 году в Вилтоне -владении лорда Джорджа Пемброка. Скорее всего Пемброк, женатый на сестре Воронцова, рекомендовал ему Блора как человека, способного быстро исполнить заказ.

Спроектированный им для Алупки дворец представлял собой пять корпусов, фланкированных разнообразными по форме и высоте башнями и объединенных между собой множеством открытых и закрытых переходов, лестниц и двориков. Асимметричный, вытянутый по горизонтали план дворца напоминает родовой феодальный замок. По требованию заказчика Блор сохранил от первого проекта образ портальной ниши - экседры в центральном корпусе и прежнее местоположение фундамента.

1833

В 1833 году наблюдать за строительством приехал ученик Блора Вильям Гунт и оставался на месте вплоть до 1852 года, за что и получил от Воронцова пожизненную пенсию в 1000 рублей. Гунт очень тактично откорректировал проект в соответствии с рельефом местности, убрал из него некоторую пышность форм, позаимствованную Блором из архитектуры Индии периода Великих Моголов XVI века, и разработал ряд дополнительных чертежей для Шува-ловского корпуса, хозяйственных служб и архитектуры малых форм в нижнем парке. С подлинным блеском Гунт сумел распорядиться строительным материалом, выгодно выявив свойства диабаза, его цвет и фактуру. Еще будучи в Англии, Воронцов разослал управляющим своих имений и городских контор приказ о наборе мастеров для строительства в Алупке. И потянулись по дорогам России и Украины - где пешком, а где на подводах - потомственные московские каменотесы и камнерезы, искусные вологодские столяры и краснодеревщики, виртуозы-лепщики и резчики по дереву. Многим суждено было проработать в Алупке десять, а то и двадцать лет, некоторые останутся тут навсегда .

1834-1839

С 1834 года и до окончания строительства числились подрядчиками уроженец села Андреевское под Владимиром Гаврила Петрович Полуэктов и его сын Иван. Рядом, с приглашенным из Англии столяром Чарлзом Вильямсом в дворцовой столярной мастерской трудились мошенские крепостные Аким Лапшин, Максим Тес-ленко и замечательный краснодеревщик из Костромы Наум Мухин. Лепщик-штукатур Роман Фурту-нов вместе со своими четырьмя односельчанами из Мошен войдет в историю как автор уникального лепного декора Голубой гостиной, англичанин Эдвин Райе - как мебельщик и обойщик, а немец Бухнер оставит по себе память до сих пор действующими скобяными и слесарными изделиями.

В разные годы участникам строительства платили по-разному. Самая высокая ставка была у архитектора Гунта - в среднем за год 6000 рублей, у столяра Вильямса -до 3000 рублей. Несравненно меньше получал садовник южнобережных имений. Кузнецы, маляры, штукатуры и плотники имели в среднем 300-500 рублей, а мраморщики и каменотесы - до 600. За ничтожно малую зарплату, а иногда и бесплатно работали ученики, которых мастера должны были содержать за свой счет. Количество занятых на строительстве рабочих колебалось в зависимости от сезона и иных обстоятельств. Так, в 1833 году их было 86 человек, с 1834 года - 200-300, а перед приездом на Южный берег в 1837 году Николая I число рабочих доходило до 1000 человек. Несмотря на то, что добытый на месте диабаз удешевлял строительство, общие расходы на него составили, по подсчетам самого Воронцова, около 9 миллионов рублей серебром. Причем каждый из супругов оплачивал свою статью расходов. Например, Ели- завета Ксаверьевна Воронцова брала на себя заботы по художественному оформлению дворца и парка, ее муж из доходов от молодого вина давал деньги на черные работы, закупку древесины, кирпича, строительных механизмов. Самым дорогим материалом был свинец, которым чеканили кладку камня и заливали фундамент.

Со всех концов России и из-за границы присылалось в Алупку все необходимое. Дуб и сосна покупались у одесских и херсонских купцов, чугунные решетки для каминов отливались на одесском заводе Фалька и у Мальцева в Туле. Остальной чугун, ис- пользуемый на ограждение веранд и несущих колонн, привозился из Англии, оттуда же поступали известь и новейшие механизмы для инженерных работ. Большим новшеством для русского усадебного строительства явилось устройство во дворце канализации и горячей воды. Но, ножалуй, особую гордость владельцы испытывали, показывая изделия из диабаза. По мнению Н. Всеволожского, посетившего Алупку в 1836 году, „приятно было бы иметь и табакерку из этого камня (грюнштейна), а здесь из него целый дворец". То же самое говорил Вильям Гунт. Он считал, что „даже в Англии" ничто не может сравниться с дворцом, который будет построен из этого камня. Когда же смотришь на шлифованные до блеска мрамора диабазовые камины в интерьерах, на их затейливую резьбу или острые грани арок, то невольно думаешь, каким же мастерством нужно было обладать, чтобы в процессе работы одним неверным ударом молотка не разрушить капризную кристаллическую основу диабаза. С 1834 года в Новороссийском крае стали готовиться к официальной инспекции царя. Воронцов не без тревоги и надежды ждал, что его деятельность по преобразованию края наконец оценят по достоинству. Особые надежды возлагались на Алупку, где, как считал Воронцов, царской фамилии можно будет оказать соответствующие почести. Для прославления „прелестей" Алупки в нее заранее пригласили поэтов и художников, ученых и путешественников.

Первые изображения усадьбы вошли в серию литографий и, данных по рисункам Вольфа и Маурера, среди которых семь видов Алупки". Работы напоминают фрагментарно сделавдые наброски и предполагают в автоpax дилетантов. Крымская гпя в них кажется преувеличенной» массе и масштабе, да и очертаний ее не совпадают с реальными Зато совпадают с образом гор" акварельные эскизы дворца. Похоже, что это те самые рисунки Маурера, что посылались в Англию Блору для узнавания мест ности, на которой будет осуществляться проект. Прикрепленный к канцелярии генерал-губернатора Новороссийского края Никанор Чернецов еще до вступления в должность живописца в 1832 году побывал в Алупке (этим годом датирован „Крымский вид", ГРМ, Р-3463) Самый важный свидетель создания парка и дворцов на этапе 1832-1836 годов для нас Чернецов. У него все работы точно зафиксированы датой. На них мы видим, когда закончилось строительство Столового корпуса, как выглядела первая кладка центрального корпуса, когда построены павильоны, фонтаны, мечеть для татар20. Такой же подробный портрет усадьбы, только не графический, а литературный, сделал в своем первом путеводителе по Крыму знакомец А.С. Пушкина по Одессе Монтандон.

Чайный домик в виде строгих дорических пропилеи должен был перекликаться в ордере с алуп-кинской церковью (не сохранилась), воздвигаемой на западном холме. Ее закончили в 1840 году. Сам же павильон, „поднявшийся навстречу ветру", как свидетельствует Воронцов 20 марта 1835 года, - "вновь в работе. Он в основном закончен, за исключением „щекатурки" (любопытно, что в тексте, написанном по-французски, это слово выделено на русском языке. - А. Г.). Пространство вокруг выравнено"22. Выравняли не только „земное пространство", но, что более интересно, и „морское". Прибрежные скалы расчистили и заодно обработали дугой. В результате гавань - в одном из рисунков Н. Чернецова она называется „Порт Жорж" - замкнулась полукругом и павильон оказался в центре водно-земной сферы. Выше на куртине овальной формы посадили платаны, лавры, дубы, „оливу в символических ветвях, возлюбленное гранатное дерево и дерево в золотых плодах и лавр, который венчает массу холодных камней... Поразительный образ того, что побеждает"23. Для полного сходства с образом Платоновской академии" перед павильоном по его оси водрузили солнечные часы в виде обломка античной колонны, а сзади в опорную стену вмонтировали настоящий античный саркофаг с мотивом „лев, терзающий ягненка" (II—III вв. н.э.). должный служить бассейном под фонтан. В 1834 году вырос первый Столовый корпус дворца. Выглядел он вполне самостоятельным сооружением и поэтому поначалу тоже звался павильоном. Современников поражала невесомость его готических форм и большие окна-двери, открывающиеся в сад, но более всего восхищал огромный, во всю высоту здания, эркер, беспрепятственно связывающий пространство интерьера с цветником и морем вдали. По описаниям, зал оформлялся как „рыцарский" и, вероятно, был украшен трофеями и гербами. Там стояла „мебель дубовая в готическом стиле, а вдоль стен были расставлены редкие растения и цветы". В начале 1836 года Воронцов стал готовить Алупку к приему высоких гостей. Несколько раз весной он посетил ее, чтобы увидеть, ка? идут дела на сооружении главного корпуса, и остался доволен увиденным. В августе „арабески салона закончили до половины. Это действительно самая прекрасная вещь на свете"25, - сообщает он жене и тут же просит ее осенью привезти сюда Ивана Ивановича Ковшарова на всю зиму, с тем чтобы произвести остальные работы по раскраске декора. В мае 1837 года привезли часть убранства. Через два месяца все было готово к приему гостей. Пребывание императорской фамилии в Крыму довольно подробно описано С. Сафоновым26. Из него представляется возможным узнать, как выглядели некоторые интерьеры дворца. Так, например, нынешняя Голубая гостиная называлась Сераскирской.

В свите наследника престола находился Василий Андреевич Жуковский. Для нас большой интерес представляют его отзывы об Алупке. Вот что написано им в дневнике:.....гуляли по саду. Верхний сад весь из равняемых скал, между коими чудные растения. Водопады. Аллеи. Пещеры. Нет далеких видов".

Последнее замечание настораживает. Чутье, понимание паркового искусства у Жуковского были отменными. Значит, не исключено, что сн прав. Возможно, холмистое, изрезанное пространство препятствовало развитию глубо- ких перспектив, а может, молодой тогда парк по масштабу выглядел несколько инородно по отношению к главным доминантам окружающего ландшафта. Как бы там ни было, но вопрос о перспективах, о связи парковой среды с запредельными картинами природы (горами и морем) стал волновать всех причастных к созданию усадьбы лиц, в том числе и Воронцова. Во время поездки в Англию в ноябре 1838 года он старательно изучает устройство поместий нового типа, отмечает их „дикий жанр", виды на море, горы, скалы, что так похожи на Аю-Даг и Кастель-гору; ему нравится, что вдали просматривается холмистый шотландский пейзаж, напоминающий „печальные романы Вальтера Скотта"28, удивляет присутствие таких же экзотов, „как у нас в Крыму", и радует встреча с привезенным из Крыма земляничником мелкоплодным. Именно с этого времени и начинается третий, заключительный этап создания усадьбы, и связан он с тщательной разработкой отдельных композиционных узлов, по своему содержанию и форме прямо противоположных. С одной стороны - часть территории (особенно верхнего парка) стараются максимально приблизить к местной природе-, подчас даже растворить ее в ней, с другой - прилагают максимум физических усилий и материальных затрат на создание пышной парадной композиции южного фасада дворца и под стать ему террасного сада. Когда к началу 40-х годов окончательно определилась конфигура-!ия главных корпусов и уже стоял вопрос о завершении боковых крыльев и хозяйственных построек, было принято решение изменить характер оформления придворцового пространства перед порталом южного фасада. Вместо одной террасы планируется четыре обширных уступа на мощном высоком основании, а вместо задуманного Блором пышного в индийском духе тропического сада - цветники и парк регулярной планировки, совершенно идентичные террасам Альгамбры.

1840-1848

В „отчетности по крымским имениям" появилась такая запись: „15 декабря 1840 года. Отдано Гунту и Кебаху 24 тысячи 473 рубля 55 копеек ассигнациями". Уже в дальнейших отчет-ностях указывается, на что могла уйти такая огромная сумма. „Гора перед Большим домом в Алупке снята и спланирована. Она стала чрезвычайно красива"30. „Снимали гору", по свидетельству самого Воронцова, солдаты около года. Когда в ноябре 1841 года они покинули Алупку, так и не завершив сделанного, пришлось пойти на расходы и нанять на зиму 20 степных татар. „Это будет дорого стоить, но я покорился потому, что совершенно необходимо, и потому, что будет очень красиво"31. Большие издержки „на камень преткновения", как однажды выразился Воронцов, видимо, дикто вались необходимостью укрепить опасный в оползневом отноше-20 нии склон. Теперь он получил мощный, многократный, с чуть дугообразной кривизной вариант обвязки, отчего выиграла пространственная композиция южного фасада. Срезанный склон иллюзорно возвысил дворец, а спрятанные одна под другою террасы дали возможность открыть в поле зрения необозримые просторы моря.

Если до сооружения террас мрамор завозился в Алупку не столь часто и больше для интерьера, то по мере того, как заканчивались отделочные работы и завершалось оформление цветочных партеров, количество мраморных украшений, поступавших в сад, увеличивалось. В 1848 году из Одессы на судне „Новая Елизавета" прибыли парные флорентийские Фонтаны, их установили на верхней террасе. За ними последовало восемь металлических статуй из Триеста. К той паре львов, что уже была привезена ранее, 1848 году добавили еще две пары, а в придачу мраморные цветники в виде античных саркофагов. Привозили и добытый при раскопках в Крыму настоящий античный мрамор.

Затем террасный парк дополнили комплексом внутренних двориков. Возле Библиотечного корпуса (закончен в 1846 г.) Гунт устроил Бахчисарайский дворик (проект 1851 г.), а ниже - на уровне цокольного этажа - еще один -Грузинский.

По мере того как наполнялась цветниками территория, непосредственно прилегавшая ко дворцу, другие участки парка -как верхнего, так и нижнего - понемногу освобождались от излишних клумб, стриженых боскетов и других элементов регулярной планировки. Вместо этого все внимание сосредоточивалось на расширении границ пейзажных композиций.

Во время Гюлыиих земляных работ в 1841 году выравняли и завершили композиции полян верхнего парка. Из уже цитированного нами письма Воронцова к жене (от 16 октября 1841 г.) выясняется, что Кебах „на коленях" просит разрешения убрать камень, который не велела трогать Елизавета Ксаверьевна, но который лежит при выходе из „зала фонтанов" и не только мешает „открытому характеру этого места, но еще и закрывает собой два других, куда больших и интересных камня". Далее Воронцов сообщает, что пришла пора претворить в жизнь тот проект, „который Вы с Кебахом приостановили в верхнем саду: речь идет о том, чтобы убрать клумбу, выравнять и нивелиро вать все пространство вокруг „Пинеттума". Кебах в курсе дела и нашел татарина, подрядившегося все сделать за 400 рублей"32. Можно догадаться, что речь шла о нынешней Солнечной поляне, где и поныне растут великолепные представительницы семейства пиниевых: крымская, мексиканская, итальянская, алеппская сосны. Добавьте сюда тисы, пихты, ливанский кедр, и вы поймете, что другого такого по насыщенности хвойными места не сыщешь во всем парке. В 1844 году владельцу Алупки пришлось перенести поле своей деятельности в Тифлис. Генерал-губернатора Новороссийского края возводят в ранг кавказского наместника... Уже оттуда приходят его последние распоряжения по завершению строительства33. Под неусыпным контролем Елизаветы Ксаверьевны вносились последние штрихи в убранство интерьеров и фасадов. Итак, продолжавшееся более двадцати лет (1828-1848) строительство дворца и парка завершилось в марте 1848 года. Но еще долго будут вноситься новые детали в и без того поражающий пышностью, красотой и необычностью форм ансамбль. Даже после кончины Воронцова будут сажать деревья, сооружать мостики, подпорные стенки, павильоны. На содержание усадьбы потребуются колоссальные средства - более 100 тысяч рублей в год. Для последних владельцев Воронцовых-Дашковых это покажется настолько разорительным, что они сочтут возможным отказаться от обильных цветников на террасах и станут сдавать в аренду пограничные земли усадьбы, а за вход в парк начнут взимать плату с посетителей.

Литература

• А.А. Галиченко, А.П. Царин. Альбом. Алупка. Дворец и парк. 1992 г. Издательство "Мистецтво". Киев. ISBN 5-7715-0352-5

Примечания

Шаблон:Примечания